Младшему сержанту 92-й отдельной механизированной бригады имени Кошевого Ивана Сирко Роману Дзюбенко было всего 26 лет. Два из них он провел на войне, защищая родную Луганщину от врага, пришедшего на его землю с оружием. Дома Романа ждали молодая жена и маленький сын, родившийся летом 2020 года.

26 января, когда парень вместе с братьями находился на позициях, противник начал обстрел. Украинских защитников обстреляли из гранатомета, затем из пулемета. И тут начал действовать вражеский снайпер. Он ударил бойца по голове. Пуля пробила шлем и прошла насквозь.

Почти четыре дня Роман боролся за жизнь, пока его сердце не остановилось около 8 часов утра 30 января в передвижном госпитале в Сторожевом Яру.

Рана, которую получил Дзюбенко, была очень тяжелой. После такого люди редко выживают. Но редко не значит никогда. Пусть и мизерный, но шанс есть всегда. Роман тоже мог бы ее получить, если бы не шокирующие изменения в системе военно-медицинской эвакуации, произошедшие за последние полтора года.

" Сначала мы услышали, как рядом лежит ВОГ (выстрел из гранатомета-Ред.). Они сообщили, что начались провокации. Через несколько минут по нам открыл огонь пулемет. Они поразили его с точностью. Первая очередь прошла над нами. Через мгновение я увидела, как Рома сделал шаг и рухнул на дно траншеи. Первой моей мыслью было, что я, должно быть, поскользнулся, потому что грязь доходила мне почти до колен. Я окликнул его, но он не ответил. Тогда я понял, что случилось самое худшее", - так вспоминал о смерти Романа его друг Дмитрий, находившийся с ним на должности.

То, что произошло дальше, описывается в основном одной скупой фразой: "четыре дня врачи боролись за жизнь Романа, но безуспешно".

ОБОЗРЕВАТЕЛЬ, пообщавшись с очевидцами и участниками событий, восстановил хронологию последних дней жизни погибшего героя.

" Эвакуационная команда, боевой медик, бойцы подразделения работали четко. Романа отвезли на санитарном транспорте, в эвакуационный пункт. Менее чем через час он был передан медицинской и сестринской бригаде 65-го мобильного госпиталя в Попасной. Далее, по словам врачей, в Попасную вызвали нейрохирурга - и он вынес вердикт: раненый не транспортабелен, эвакуировать его в Харьков или Днепр, где его прибытия ждали высококвалифицированные врачи, невозможно. И нет смысла оперировать, он слишком тяжелый и не стабильный. На данном этапе все, что можно сделать, сделано - больше мы ничего сделать не можем", - вспоминает наш собеседник на правах анонимности.

По ряду причин он не хочет называть свое имя. Мужчина сейчас служит в Вооруженных Силах Украины, поэтому такая откровенность может ему дорого обойтись. Однако он не может молчать. Он говорит, что случившееся с Романом очень сильно ударило по морально-психологическому состоянию его братьев.

"Ребята сделали все, что могли. Даже больше. И тут они слышат, что их невестка ничего не сделает. Возникает вопрос: нужен ли тогда в нашей стране солдат? Они подходят и говорят: "Ну как же так? И там, и там оперировали тяжелых, многие выжили. Есть небольшой шанс!" Видите ли, простые ребята - им не до тонкостей. Они знают, что есть раненые и есть убитые. Роман был ранен. И у них была надежда, что они помогут ему, что они спасут его. Даже если это тяжело, даже если это безнадежно-делайте все до последнего. Драться! Но, похоже, они сразу же перестали бороться за него. Еще на стадии Попасной", - говорит наш собеседник.

Братья Романа Дзюбенко уже тогда, в ночь после ранения, пытались сделать все, чтобы он выжил. Они эвакуировали его с позиций, рискуя собственной жизнью. Провожали до Попасной. Они разбудили всех, кого могли, посреди ночи. В частности, народный депутат 8-го созыва Оксана Корчинская. Женщина, которая, без преувеличения, обязана жизнью сотням, если не тысячам защитников Украины и жителей зоны АТО/ООС. Ведь именно с началом войны не только лично организовывал спасение тяжелораненых, но и последовательно работал над созданием системы военно - медицинской эвакуации и построением действительно эффективной модели оказания медицинской помощи раненым военным-вне зависимости от того, состоят ли они в МАТ, МВД, НГУ или добровольческом батальоне.

• Алгоритм медицинской эвакуации добровольческих подразделений мы строим с 2014 года, - вспоминает Оксана Корчинская. - В то время я был начальником добровольческого межведомственного штаба по спасению раненых. Когда я стал народным депутатом и первым заместителем Комитета здравоохранения, мне удалось усадить за один стол представителей всех заинтересованных структур. А 13 мая 2015 года приказ о создании Военно-гражданского координационного центра медицинской помощи подписали представители 5 министерств: министр обороны Полторак, председатель СБУ Наливайченко, министр внутренних дел Аваков, Президент Академии наук Украины господин Цымбалюк и министр здравоохранения Квиташвили. Впоследствии, в 2016 году, к нам присоединился министр инфраструктуры Владимир Омелян.

• Зачем нужен был такой штаб? Какова была ваша главная цель при его создании?

• Мы разработали единую концепцию эвакуации раненых солдат и гражданского населения. Для всех раненых и пострадавших в зоне АТО действовала совместная схема эвакуации. Впоследствии это не раз спасало нас. Например, в Авдеевке в 2017 году, когда на фоне большого количества раненых военнослужащих мы также получили много раненых среди гражданского населения.

Наша концепция заключалась в том, что мы везем раненых в ближайшую районную больницу, где находится группа армейского подкрепления. С момента создания штаб-квартиры таких больниц насчитывалось 17. Мы взяли за основу принцип, по которому мы, волонтеры, действовали еще в 2014 году, когда организовывали такие группы в Старобешево под Иловайском, в Кураховской больнице под Марьинкой, в Волновахской больнице - на Донецком направлении. Такая же схема уже была реализована с военными совместно с тогдашним начальником Военно-медицинского управления Министерства обороны Украины генерал-майором Андреем Вербой.

Генерал Верба помогал нам во всем. Он лично, вместе со мной, обходил все эти опорные пункты каждые 1,5 месяца, следя за тем, чтобы они были обеспечены всеми необходимыми расходными материалами. Мы позаботились о том, чтобы у наших военных врачей не было конфликтов с гражданскими врачами, чтобы в случае острой необходимости, при большом потоке раненых, они могли одолжить у гражданских врачей то, чего не хватало, - а потом вернуть то, что взяли. Военные и гражданские медики работали единой командой.

Сейчас в зоне ООС осталось 12 опорных пунктов. Попасная, куда эвакуировали раненого Романа Дзюбенко, - одна из них.

И вы знаете, к 2017 году мы добились того, что у нас выжило больше тяжелораненых детей, чем, например, у американцев в Ираке. Я даже провел несколько семинаров для американских военных врачей, где мы проанализировали, как мы это делаем. Ведь в США вертолеты с боевыми медиками приземляются прямо рядом с ранеными. С нами эвакуация всегда была сложнее. Потому что сначала отвезем ребят на боевом медицинском транспорте в пункт стабилизации, потом в мобильный госпиталь. И только потом - вертолет. И в то же время всем нам удалось спасти больше тяжелораненых, чем американцам. Несмотря на то, что их эвакуация обходится гораздо дороже.

• Когда вы узнали о ситуации с Романом Дзюбенко и включились в процесс оказания ему помощи?

• Братья-близнецы Романа позвонили мне около полуночи-в ночь с 26 на 27 января. Это было примерно через полтора часа после того, как он был ранен. Ребята объяснили, что Романа привезли в Попасную. Но что-то их очень беспокоило. Сразу отмечу: военные врачи, боевые медики и главный санитарный врач батальона делали абсолютно все профессионально. Боевые медики батальонного медпункта стабилизировали Романа, отвезли в Попасную и передали там коллегам. Его рана была очень тяжелой: через голову. Это действительно одна из самых страшных ран на войне. Прикомандированные к пункту стабилизации в Попасной также сделали все в рамках разработанной схемы оказания помощи и эвакуации в зоне АТО. Вызвали нейрохирурга из 65-го мобильного госпиталя. Но чему удивлялись и радовались братья Романа, и зачем они меня завербовали? Прежде всего тем, что пришел совсем молодой человек-военный нейрохирург, откомандированный в Бахмут с минимальным стажем. Там, в Бахмутской ЦРБ, 6 лет подряд существовал пункт стабилизации, в котором всегда находилась группа высококвалифицированных специалистов из Киевского центрального военного госпиталя, из ведущих госпиталей Украины-Львовского, Харьковского. Всегда были военные сосудистые хирурги, торакоабдоминальные хирурги и нейрохирурги . Все врачи были очень опытными. Но, как нам сказали, это изменилось более года назад - по приказу бывшего командующего медицинскими силами Хоменко. А сейчас в Бахмуте, например, иногда работают молодые специалисты без опыта. И они отвечают не только за Попасную, но и за Светлодарск, Торецк. Три, а если считать Часы Яра, то от них зависят четыре военных стабилизационных госпиталя, в которые доставляют тяжелораненых солдат с передовой. И они должны выехать на место, чтобы оказать узкоспециализированную помощь.

Нейрохирург, приехавший в Попасную, по впечатлениям городов-побратимов, очень молодой специалист без категории. Это означает, что он не имел права оперировать проникающее ранение головы. Он мог только осматривать раненых (ФО). Но такое обследование делает прикомандированный хирург, который находится там, в Попасной. Роману нужен был не осмотр, а специализированная помощь, мнение специалиста, который определит, что и как делать дальше. Ранее на этом этапе нейрохирургов набирал либо главный нейрохирург МЧС, либо профессор Сирка (Андрей Сирко, ученый-нейрохирург, профессор кафедры нервных болезней и нейрохирургии Днепропетровской медицинской академии Минздрава Украины. - Ред.).

• И что же было сделано?

• Роман был нестабилен. Эвакуировать его ночью было опасно. Потому что до того же Бахмута пришлось проехать более 100 км по плохой дороге. Поэтому то, что военные врачи решили стабилизировать состояние Романа до утра-я считаю правильным решением. Потому что он может не пережить эвакуацию.

Но надо было доставить Дзюбенко в Бахмут. Мы когда-то сделали там современную реанимацию высокого уровня. Кроме того, это единственная больница в радиусе 200 км, где есть компьютерная томография. По крайней мере, считалось, что там было. Потому что, как оказалось, наши врачи, военные и гражданские, находившиеся в Бахмуте, знали, что эта компьютерная томография не работала уже несколько месяцев. Руководство больницы тоже знало. Они знали - и ничего не делали, чтобы исправить ситуацию. Они не обращались к командиру ООС, глава ООС не обращался к губернатору и мэру. Представьте себе: месяцами многие люди, в частности, врачи, знали, что в единственном госпитале в радиусе 200 км, который может спасти жизнь нашим военным и гражданскому населению из Попасной, Светлодарска, Торецка, Бахмута, из "серой зоны", в конце концов - КТ не работает. А у губернатора Донецкой области и мэра Бахмута (очень состоятельного человека, кстати) не было 150 тысяч гривен на ремонт томографа.

Я не знаю, сколько местных жителей в этом районе погибло в результате травм, полученных в дорожно-транспортных происшествиях. Я знаю одно: если нет компьютерной томографии, то невозможно оперировать человека, который получил травму или получил травму головы.

Именно это и случилось с Романом. На следующее утро после того, как он был ранен, я лично позвонил специалистам с вопросом, почему его не везут в Бахмут, где есть отличные операционные и должна находиться одна из лучших бригад военных врачей. Мне сказали, что его туда не повезут, потому что в этом нет никакого смысла. Потому что компьютерная томография не работает. Вместо этого Романа отвезли в Час-Яр (30 км дальше, плюс дополнительный час езды по плохим дорогам), в реанимацию. Там его поддерживали все эти дни, надеясь, что он стабилизируется и его можно будет эвакуировать вертолетом.

Мы очень надеялись, что Романа удастся отвезти в Днепровскую больницу имени Мечникова. В первый же вечер я набрал номер профессора Сирка, а утром военные врачи наконец соединились с ним.

" Почему они не сделали этого раньше?"

• Я был потрясен, когда узнал, что военным хирургам в зоне ООС запретили в течение года консультироваться с гражданскими высококвалифицированными врачами, профессорами, которые консультировали нас по поводу тяжелораненых. Генерал Хоменко (генерал-майор медицинской службы Игорь Хоменко, командовал медицинскими войсками Вооруженных Сил Украины с февраля по октябрь 2020 года. - Ред.), который впоследствии был отстранен от должности из-за коррупционного скандала, запретил командованию и ведущим медицинским специалистам Генштаба передавать телефоны своих высокопоставленных гражданских коллег военным врачам на местах.

В результате военные врачи очень редко консультируются с профессором Сирко, который заведует отделением нейрохирургии в госпитале имени Мечникова, где работают 15 нейрохирургов высшей, первой и второй категорий. Практически перестал консультироваться с академиком Бойко (Валерий Бойко, член-корреспондент НАМН Украины, доктор медицинских наук, директор "Института общей и неотложной хирургии им. В. Т. Зайцева Национальной академии медицинских наук Украины". - Ред.). Это один из ведущих специалистов в области сосудистой хирургии и трамадолонлайн ран. Номер его сотового всегда был на стабилизации всех точек. Это удивительный человек, который спас более 100 тяжелораненых бойцов, который принимал их и консультировал коллег по оказанию помощи. Бойко жил с нашими ранеными. Как мне сказали, за последний год его почти перестали вызывать на консультации.

Не обращались к нему, кстати, и позже, когда 30 января еще один наш боец под Марьинкой был тяжело ранен. Военные медики объясняли это отсутствием команды обращаться за помощью к гражданским специалистам.

• Как вы объясняете себе эту позицию, когда речь идет о спасении жизни человека?

• Мне кажется, что речь идет о страхе, что не станет известно о недостатках работы, о недостатках эвакуации. Именно поэтому военные врачи сейчас де-факто не имеют права обращаться за помощью в гражданские медицинские учреждения. Им не рекомендуется это делать.

Например, в случае с Романом, когда стало известно, что рядом с ним нет опытного нейрохирурга, я попросил врачей связаться с Северодонецком, где есть очень хорошие специалисты по нейрохирургии, которые сотрудничают там с нашим мобильным госпиталем. Они этого не сделали.

В то же время по всей зоне ООС сложилась ситуация, когда военное командование не выделяет узкоспециализированных специалистов в мобильные госпитали. Не так давно у нас были серьезные травмы - и я узнал, что в Мариупольскую больницу не откомандировали больше сосудистых хирургов. А когда возникла острая необходимость в таких специалистах - военных врачей, спасших двух раненых, ждали гражданские сосудистые хирурги. И хорошо, что там были такие гражданские специалисты. Потому что до 2017 года специалистов этой специализации в Мариуполе вообще не было. И только военные могли спасти жизни, в том числе и гражданских. Так же, как в Северодонецке нет военных нейрохирургов. Скажу тебе честно. Вся наша схема эвакуации, которая работала столько лет, фактически разрушена. Эта схема состояла из единого алгоритма оказания помощи, предусматривающего совместную работу всех специалистов, врачей и профессоров отрасли. Так происходит во всем мире. Ведь жизнь этих людей зависит от консультаций, от быстрых решений, в частности, и от того, куда эвакуировать тяжелобольного или раненого украинца дальше.

И с Романом было то же самое.

Роман лежал в реанимации в Сторожевом Яру. Туда пригласили его родственников, и, как я слышал, приехал его брат, которому объяснили, что Роман Дзюбенко не транспортабелен. Военные врачи, анестезиологи боялись брать на себя ответственность за транспортировку Романа в госпиталь имени Мечникова. Без компьютерной томографии в Бахмуте хирургическое вмешательство вообще не обсуждалось, никто не рассматривал его возможность. И, наверное, родственникам надо было сказать, что у Романа нет шансов выжить в Сторожевом Яру.

Этот боец действительно был одним из супертяжеловесов. Рана оказалась смертельной. Врачи читали, что шансы спасти Романа минимальны. Однако у нас и раньше были примеры, когда при наличии КТ специалисты оперировали раненых прямо на месте. Но для этого требовались высококвалифицированные специалисты, а не один молодой выпускник медицинского вуза с минимальным стажем.

У Романа, наверное, было очень здоровое сердце. Это продолжалось 3 дня. Для травмы такой тяжести это почти чудо. Когда я разговаривал с профессором Сирко, он несколько раз повторил, что не понимает, за что держится Роман. Может быть, у него есть шанс. Мы никогда этого не узнаем. Но этот шанс на жизнь - если он вообще был-был отнят у него сломанной системой эвакуации. А генералу Хоменко, который, как мне сказали, продолжает де-факто командовать медицинскими войсками даже после своего отстранения, на это наплевать. А также Генштаб во главе с другом Хоменко Русланом Хомчаком, который разрушил систему взаимопомощи с гражданскими медицинскими учреждениями и учреждениями Академии медицинских наук. Шанс на жизнь у Романа косвенно отняли те, кто в течение нескольких месяцев (!) ничего не делал для ремонта единственной КТ в радиусе 200 км, которая обслуживает около 200 км фронта, десятки сел и городов, привязанных только для помощи в Бахмуте. Потому что это единственный город, куда можно доставить тяжелых больных после стабилизации в больницы Попасной, Светлодарска или Торецка. Единственный город, где есть надежда взять человека живым.

Многие знали об отсутствии КТ. Но они начали связываться с мэром только после того скандала, который я поднял. Самому мэру все равно, что будет с жителями Бахмута или окрестностей. Ничем другим объяснить тот факт, что город, где работает такой гигант, как "Артемсоль", не нашел 150 тысяч гривен на ремонт жизненно важного оборудования - я не могу.

Близнец Романа, с которым я разговаривал в ту первую ночь, а потом-во все последующие дни, на войне почти с самого начала. Он был потрясен происходящим. Он все повторял: "Анатольевна, я даже представить себе не мог такой ситуации" - и постоянно извинялся за то, что связался со мной. И мне было ужасно неудобно перед ним за то, что я не смог использовать все наши возможности, которые мы использовали до 2019 года. Потому что раньше в таких ситуациях у меня была возможность связаться с руководством Министерства обороны. Степан Полторак всегда был на связи со мной, как координатор межведомственного штаба. И днем, и ночью. А когда нам нужны были вертолеты, когда нужно было срочно перебросить наших военных специалистов, например, из Краматорска в Волноваху, потому что там были либо очень тяжелые раненые, либо их было так много, что местные врачи сами не могли их спасти - все это всегда было в нашем распоряжении. Я никогда не слышал, чтобы в такой помощи отказывали. - Зачем уничтожать то, что работало и спасало жизни? Как вы объясните это себе? Это безразличие отдельных чиновников? Некомпетентность? - В чем дело?

• Это следствие ситуации, когда генералы беспокоятся только за свои позиции. И им наплевать на раненых. Им просто все равно, что будет с ранеными. Ведь главное, чтобы информация не выходила наружу. Поэтому они так исподтишка запрещают все, насколько это возможно.

Когда в Марьинке недавно у нас было двое раненых, один из которых - очень тяжелый-меня лечили боевые медики. И они тоже просили: Оксана, не говори мне, кто с тобой связался. Потому что позже нам объявят выговор. Нам запрещено рассказывать, что случилось с ранеными.

Они сломали схему, которая работала в течение 5 лет. Раньше мы запрещали командирам беспокоить боевых медиков, пока они не передадут раненых дальше по цепочке. Потому что пока идет борьба за жизнь бойца, пока его везут на адреналине, на "Скорой" -нет необходимости тянуть врачей с вопросами. Теперь этот запрет нарушен. Командиры вызывают их, потому что они обязаны явиться в штаб. И пока, похоже, некоторых командиров больше интересует штаб, чем то, что будет с солдатами.

Затем раненых доставляют в пункты стабилизации. Большинство из них-вчерашние выпускники военно-медицинской академии, которые при желании зачастую просто ничего не могут сделать. И у них "нет команды"для привлечения гражданских специалистов.

Руководство Генштаба уничтожило все это по одной причине: чтобы, не дай Бог, ничто не угрожало их позициям. Тот же Хоменко в свое время был главным хирургом в МЧС - и тогда он прекрасно сотрудничал со своими гражданскими коллегами. Но как только эти люди становятся боссами, их приоритеты меняются.

И теперь, при новом правительстве, это вышло на первый план. Новое правительство не любит ничего слышать о раненых. Он не хочет слышать о мертвых. Народ Украины убежден, что на Донбассе существует перемирие. Что там нет никаких нападений. Они скрывают информацию.

Генералы Генерального штаба практически разрушили генеральную схему эвакуации, благодаря которой были спасены жизни более 15 тысяч солдат и мирных жителей. Произошло именно то, чего я ожидал, когда выступал против передачи военной медицины из МЧС в Генштаб на всех уровнях. Потому что было очевидно, что Генштаб-сугубо исполнители.

Но год назад военная медицина попала под ГШ. В Вооруженных Силах его непосредственно возглавляет командующий Хомчак. А его подчиненный и друг Хоменко в течение года делал все, чтобы разрушить алгоритмы эвакуации и оказания помощи в зоне ООС. Так, несколько месяцев назад он был отстранен от должности после известных коррупционных скандалов. Когда миллион давали за откат при покупке некачественных масок, документы на покупку которых подписывал Хоменко. Когда были закуплены некачественные аппараты искусственной вентиляции легких, которые до сих пор, спустя 7 месяцев, не работают ни в одном военном госпитале-и которые были закуплены у малоизвестного китайского производителя по ценам известных европейских брендов.

Наши военные врачи на земле, в зоне ООС, делают все, что в их силах, чтобы спасти наших бойцов. Но они не помогают им сверху - наоборот: лишают права и возможности обращаться к ведущим специалистам из лучших медицинских учреждений Украины.

Если бы, не дай Бог, число раненых увеличилось сейчас - вы даже представить себе не можете, какая это была бы катастрофа! Я должен поговорить об этом, потому что мы должны поднять тревогу. И у меня кончается энергия. И если мои братья теперь звонят мне по ночам, я каждый раз боюсь.

Происходящее отражается на настроениях в армии. Потому что ребята видят, что руководителям страны все равно, что с ними будет. Что никто не обратит внимания на очередную смерть бойца, не будетне будем разбираться в причинах, не будем анализировать, была ли еще возможность бороться за него, несмотря на тяжесть травмы. - То, что вы говорите, создает впечатление, что "совок" возвращается в армию - в самых гнусных своих проявлениях.

• Похоже, что в подходе к спасению жизней мы действительно возвращаемся к"совдепии". И это страшно. Я помню, с чего мы начали в 2014 году. Я помню, что в начале войны большинство наших военных госпиталей было продано русским банкам. Днепропетровск, Харьков. Потребовались годы судебных разбирательств, чтобы вернуть эти больницы в государственную собственность.

Полгода своей жизни я отдал созданию единой системы эвакуации в пунктах стабилизации. На протяжении всего 2015 года мы работали над подготовкой боевых медиков и обеспечением их качественным медицинским оборудованием, а также основали первые школы по обучению тактической медицине. В 2018 году мы зарегистрировали наши аналоги протоколов оказания первичной медицинской помощи на фронте.

Сейчас мы имеем дело со смещением акцентов. С их замешательством. То, что сейчас происходит в ВСУ, - это действительно возвращение к"совдепии". И мое сердце болит за тех наших солдат и офицеров, которые были в бою, которые прошли войну, которые сейчас уходят из ВСУ.

Потому что это самое худшее, что может случиться со страной и армией, которая находится в состоянии войны.

• Пытались ли вы объяснить опасность происходящего командованию Генерального штаба?

• Конечно. Я пытался что-то изменить, объяснить, протянуть руку. Целый год я звонил Хомчаку. Я даже несколько раз встречался с ним. Но он перестал отвечать на звонки и не реагирует на обращения депутатов, которые нам помогают. Ноль реакции.

Надежды - только на смену командующего Генштабом. Не думаю, что новый будет намного лучше. Но что, если он, по крайней мере, относится к жизни бойцов с большим уважением? И это даст возможность восстановить систему эвакуации, спасти жизни и возродить межведомственный координационный штаб, в котором нам ранее было отказано. Потому что это действительно позволит спасти тысячи жизней украинцев-как в военной форме, так и без